King Coal — мощный реквием по мифу об Аппалачах

Аппалачи построили свою идентичность вокруг отрасли, которая почти мертва. В новом документальном фильме Элейн МакМиллион Шелдон «Король Уголь» задается вопрос: что происходит, когда король умирает, а наследника не остается?

Шахтеры проверяют работу фонарного цеха после завершения утренней смены. Угольное подразделение Копперс, Копперстонские шахты, Копперстон, округ Вайоминг, Западная Вирджиния, 22 августа 1946 года. (Рассел Ли / Национальное управление архивов и документации США через Wikimedia Commons)

Наш новый выпуск, посвященный 20-летию войны в Ираке, уже вышел. Подпишитесь сегодня всего за 20 долларов, чтобы получить его в печатном виде!

Несколько сотен миллионов лет назад, когда миром правили скалы и вода, Аппалачи возвышались над мелководным морем. Люди появились намного позже, впервые появившись в этом регионе всего двенадцать тысяч лет назад, и им всегда приходилось творчески приспосабливаться к его древней геологии. Сегодня дороги Аппалачей змеятся и извиваются, создавая загадочные узоры среди упрямых гор. Аппалачи и их жители имеют бурную историю.

Семья режиссера-документалиста Элейн Макмиллион Шелдон уже восемь поколений проживает в округе Николас, Западная Вирджиния, и живет в одной и той же лощине на горе Фенвик с начала двадцатого века. История гласит, что их предки прибыли пешком из округа Уайз, штат Вирджиния, примерно в 150 милях к юго-западу по прямой линии. Но ворона может летать над горами, а Центральные Аппалачи — практически непроходимая территория на суше. Что касается того, как они проделали этот путь, Шелдон говорит: «Тетя Ола считает, что они просто следовали по реке».

Шелдон снялась в двух фильмах об опиоидном кризисе в ее родном штате: «Героин(е), который принес ей номинацию на премию Оскар, и «Выздоравливающие мальчики». Она также несколько раз работала с PBS Frontline и была номинирована на полдюжины премий «Эмми», выиграв две. «Пустота», ее первый фильм вне киношколы, получил премию Пибоди в 2013 году, а в 2020 году она получила стипендию Гуггенхайма. В том же году она выпустила фильм «Тутвайлер», документирующий, как американская тюремная система обращается с беременными женщинами-заключенными и их новорожденными.

Я встречаюсь с Шелдоном на стоянке Walmart в Саммерсвилле, административном центре округа Николас. Она беременна вторым ребенком и любезно предложила показать мне регион и рассказать о своем новом фильме «Король угля», представляющем интимный и философский взгляд на социально-экономические отношения Аппалачей с их центральным ресурсом.

Шелдон, как поет Лоретта, дочь шахтера. «К тому времени, когда пришел мой отец, — говорит она, — в угольной промышленности начали доминировать конгломераты. Мы много переезжали. Уголь никогда не был крепким с тех пор, как я был жив. Просто много взлетов и падений. . . . Шахты откроются, шахты закроются». Шелдон представляет поколение жителей Центральных Аппалачей, которые одновременно стали свидетелями упадка угольной промышленности, но все еще дышат ее мифической пылью.

Она также внучка шахтера. Мы едем из Саммерсвилля в соседний Нетти, чтобы увидеть ее дедушку Доя Рассела, одну из экранных звезд «Короля угля», которого она называет Лапа-Пау. Рассел ушел с шахты в 86-м. Сегодня, в восемьдесят восемь лет, он роет могилы для пяти похоронных бюро в округе Николас, а также для семьи и друзей. Он выкопал могилы четырех поколений своей семьи: от матери до жен и внучатой ​​племянницы. В переходе Рассела от шахтера к могильщику есть изысканный символизм, поскольку во многих отношениях фильм напоминает реквием по углю. Он спрашивает: что именно мы будем делать, когда король умрет, а явного наследника не будет?

«На меня повлияли эти исторические записи скорби и траура», — говорит Шелдон. «Фильм не пытается прописать решение проблемы постугольной промышленности. Это больше: каков следующий шаг, который позволит новому мышлению войти? Мы еще не столкнулись с тем фактом, что стоим по другую сторону упадка, не имея реального направления. Поэтому скорбь казалась первым естественным шагом в этом деле».

Подъезжая к Расселу, мы видим его на крыльце со своей женой Нэнси, одетый в рабочую одежду, которую он до сих пор носит каждый день. Он откидывается в кресле-качалке и начинает рассказывать нам истории из своих шахтерских дней, с ясной памятью и почтением к прошлому. Его карьера охватывала критический переход угольной промышленности от «ручной загрузки» к более автоматизированным методам, которые изменили отрасль и ее рабочую силу. Мы слушаем его разговоры о профсоюзе, компании и его сложных, часто противоречивых чувствах к ним обоим.